Из деревни «Топки» в Москву
Мальчик из российской глубинки, который прошёл длинный жизненный и профессиональный путь, и попал на Центральное телевидение. Что ему помогло? Жизнь в деревне закалила его характер или проявились национальные корни? Помогла Вера или сопутствовала удача? Продолжаем наш разговор с советским и российским диктором, актёром, теле- и радиоведущим Владимиром Березиным.
В прошлом интервью Вы говорили о том, что в истории «есть нечто божественное». Однако родились и выросли в государстве, для которого Богом были Партия, Ленин, Комсомол. На протяжении Вашей жизни отношение к религии в стране менялось. Расскажите, какой духовный путь Вы прошли?
Меня крестила в православие моя бабушка, простая деревенская женщина, когда мне было полгода. Никого не спросив, ни с кем не посоветовавшись. В семье возник конфликт, потому что моя тётя, председатель колхоза, этого не одобрила. Потом поняла, со временем. Однако ангел-хранитель у меня появился после обряда крещения, как мне думается.
В школьные годы я пришёл к мысли о том, что Ленин, Партия и Комсомол – это идея, идеология. Понятие же Родины – это отдельный смысл, который вызвал трепет в моей душе. Строчки песни «То берёзка, то рябина…», её мелодия – потрясли моё сознание, когда я был первоклассником, и до сих пор отзываются во мне. Мне каждое слово было и остаётся понятно и близко.
Религиозные принципы в нашей стране действительно были подменены партийными, так как российское руководство видело в церкви лишь рычаг влияния на общество, который попыталось присвоить себе. Идеалы Партии в силу своей профессии в молодости я пропагандировал и верил в них. Сейчас осознаю, что они далеки от истины, но всё же были ради человека. Однако те, кто пытался претворить эти идеалы в жизнь, плохо с этим справились. Вот и всё.
Если говорить именно о воцерковлении, то есть о приобщении к Богу, то со мной это произошло в сорок лет. Я поехал в Татарстан, чтобы снять выпуск к юбилею президента республики – Минтимера Шариповича Шаймиева. Как президентским гостям, нам организовали культурную программу: поездку в Раифский монастырь и охоту на уток.
Встреча с архимадритом Всеволодом, ныне покойным, потрясла меня. Нас привели в небольшой, но очень уютный, красивый и светлый зал. В таком месте крылья вырастают за спиной сами собой. И тут вошёл наместник – молодой, с большими голубыми глазами, курносым носом и широкой улыбкой. Он весь светился. Для меня, выросшего в системе отрицания церкви, попы – хмурые, пузатые, неухоженные люди. А тут – полнейшая противоположность. Эта была как будто беседа с другом детства, с которым давно не виделся и можешь поговорить о чём угодно. Я единственный из нашей группы не подключился к этому полуторачасовому общению, а просидел всё время молча. В это время в моей душе происходили потрясающие изменения, я словно съехал в аквапарке с крутой горки – и радость, и задор, и ещё хочется. Обстановка древнего мужского монастыря и настоятель-Солнце, как это может не понравиться?
После этой встречи мы расселись по машинам, и я через 5-10 минут вырубился, сохранив в душе это светлое чувство, состояние безмятежного счастья и покоя. Вдруг меня будят – приехали к реке, месту, где каждый год отдыхают утки во время осеннего перелёта. Прежде мне было мы интересно, но эта беседа в монастыре настолько изменила меня, что я понял – не могу взять в руки ружьё и лишить жизни живое существо. Не ради еды, а просто так, для развлечения. Коллеги уговаривают, я стою на своём – не буду стрелять и всё. И тут к нам навстречу выходят те, кто должен был этих птиц поднимать, чтобы они взлетели: «А уток нету». Я с неимоверным облегчением отдал оружие и испытал такую радость, как будто это я их спас, спугнул. То состояние, в которое я погрузился в монастыре, ничем не было омрачено.
Вы возвращались ещё в этот монастырь?
И не раз. В течение нескольких месяцев в пятницу я улетал в Казань, чтобы провести выходные в обители. Помогал, стоял на службе, знакомился с людьми. Например, с весёлым и задорным старцем Отцом Андреем, чья келья была вся украшена клетками с живыми канарейками, – входишь и словно в рай попадаешь.
Спустя несколько месяцев решил уйти в монастырь, потому что мне нигде не было так светло и хорошо, даже дома, в семье. Запах ладана и свечек, эхо поющего хора, стены древней мужской обители погружали меня в состояние полнейшего и безмятежного счастья. Вот, что такое медитация – душа воспаряет. Понимаешь, что программы, финансирование, съёмки – надуманные проблемы. Мы, люди, потрясающе умеем придавать ценность тем вещам, которые на самом деле не имеют никакого смысла. Забываем, что главная ценность для каждого – гармония в душе. Остальное – второстепенно.
Однако не ушёл. Отец Андрей мне сказал: «Ты на телевидении делаешь нужную работу. Не задумывался, что именно это твоё послушание от Господа? Там ты принесёшь пользы больше, чем здесь. Картошку в кухне чистить, в хоре давать низкую ноту, убирать – думаешь, никто не справится с этим лучше тебя? Ты добрый человек и эту доброту распространяешь с экрана – это пример и поддержка для многих. Разве это не важно? В храм всегда успеешь прийти, ты сейчас на своём месте».
Так я и нашёл в своей душе то, что зовётся Верой.
Обсуждали ли Вы свой духовный выбор с отцом-мусульманином?
Да. Когда мы с отцом встретились в мусульманской среде, мне было 35 лет. Он меня спросил: «Скажи, Володя, ты веришь, что Бог един?». Я ответил утвердительно. Тогда он повернулся к своему старшему брату, который настаивал на моём обращении в ислам, и сказал ему: «Бог един, а тропинки к нему с Земли на Небо у каждого разные, свои. Всё равно там все встретимся. Другое дело, если бы он был безбожником и свою тропинку не нашёл, тогда бы мы ему помогли». Мой отец - мудрый человек, поэтому он ещё не раз говорил мне: «Есть Бог и Вера в него, всё остальное часто - конъюнктура».
В прошлом интервью Вы рассказывали о том, как смогли обрести свой народ, и какую роль в этом сыграл Махмуд Эсамбаев. Что Вы чувствовали, ведь спустя несколько дней после этих событий начались боевые действия в Чечне?
Я планировал остаться в Чечне на неделю, чтобы познакомиться и пообщаться со своими родственниками. Даже взял отпуск за свой счёт. Однако в мои личные планы вмешалась историческая повестка: через 2 дня мне сказали, чтобы собирался, так как авиасообщение закрывают. Нас с Махмудом ввели в самолёт, вероятно, люди из охраны Дудаева (чеченский политический деятель, лидер движения 1990-х годов за отделение Чечни от России, первый президент самопровозглашённой Чеченской Республики Ичкерия – прим. ред.), и отправили в Москву.
Моё публичное признание накануне войны лично для меня привело к бытовым и профессиональным печалям. Например, потере обещанной квартиры в Москве. «Чеченские родственники Вам её купят. Они богатые», - так мне прокомментировали это решение. И это несмотря на то, что я получил в этом году орден «За личное мужество» из рук Президента. Жена сначала плакала, конечно. Мы остались жить в трёхкомнатной квартире в панельном доме в Кузьминках. На работу первое время меня тоже попросили не приходить, метро не пользоваться. Удивительно, что потом мне вообще позволили вернуться к профессиональной деятельности.
Однако я обрёл свой народ, а это важнее всех этих невзгод.
Сейчас те события не принято называть гражданской или чеченской войной, лишь контртеррористической операцией. Не говорится, конечно, что этого не было, факты сложно отрицать. Однако акценты поменялись. Как бы это не называлось, это война, когда свои бились со своими.
Известная и любимая народом певица описывала мне одно событие, как из художественного фильма: по полю из Грозного уходят простые люди, а над ними летают самолёты и стреляют. Одна мысль – выжить. Позднее, когда она возмущалась по поводу обязательного ношения платков, я напомнил ей эту картинку. Ведь это такая мелочь по сравнению с тем, что было.
Поняли ли Вы лучше самого себя, когда ощутили свою сопричастность с народом?
До этого я смотрел на представителей своего народа как мальчишка из фильма «Цыган»: меня к ним необъяснимо тянуло. Потом уже понял почему, это всё генетика.
Есть определённые черты, которые свойственны представителям чеченского народа, я нахожу их в себе. С одной стороны, они несут в себе сердце и душу ребёнка, с другой – несгибаемую волю. Я не раз говорил, в том числе и в Кремле: у чеченца ничего не получится отобрать, но если попросить – он отдаст это сам. Пытаться ломать волю народа не надо. Убьёшь, но не сломаешь. Чувство собственного достоинства заложено генетически. Я понимаю, что не смогу никого обидеть без причины, просто так. А ещё спокойно не воспринимаю и не прощаю оскорблений в свой адрес.
Более того, в моей дочери, которая не имела никакого отношения к вайнахской (чеч. вайнах — «наши люди») — общее самоназвание чеченцев и ингушей – прим. ред.) культуре, я вижу эти черты. Она истинная чинхо. Кто такая чинхо? Это амазонка, Жанна д'Арк, Зоя Космодемьянская – глава семьи на самом деле. Это стойкость, целеустремлённость, вечный мотиватор. Многое я расшифровал в себе и дочери благодаря тому, что обрёл вайнах.
Мальчик из российской глубинки, который прошёл длинный жизненный и профессиональный путь, и попал на Центральное телевидение… Вы ведь жили и в деревне, и в городе. Наблюдали некий мировоззренческий разрыв?
Когда меня впервые показали по телевизору, все бабушки в деревне заохали: «Ты глянь, Вовку-то нашего по телевизору показывают. А он ведь коров с нами пас». Такой когнитивный диссонанс для них, вся система жизненная перевернулась. Потом привыкли, но отношение ко мне не поменялось.
Я больше в деревне, конечно, не жил. Хотя и делал для местных жителей, что мог. Корней не забывал. Уход за мамой и тётей взяла на себя моя двоюродная сестра, когда они уже не смогли справляться с бытом сами. Ушла с позиции заведующей отделением банка в городе Ливны Орловской области. Поселилась с мужем и ребёнком в деревне, да так там и осталась после того, как мы маму с тётей проводили в последний путь. Она предпочла жить на природе, а не в городе.
Мы иногда даже не осознаём, что многие в России продолжают жить натуральным хозяйством. Это не ушло в прошлое. Этот мир существует параллельно. Хотя и в деревне появились гаджеты, Интернет. Включаем козам классическую музыку, чтобы не боялись.
Когда началась пандемия, мы с женой уехали на два месяца в деревню. Со многими созванивались, осознав, что жизнь меняется на глазах, разрушается привычная система мира и пространства. Вспомнилось то время, когда не стало страны, работы, продуктов. Я заметил, что мы стали чаще звонить друг другу, чтобы поговорить просто так, ни о чём конкретном и обо всём сразу. До этого у меня было чувство, что мы потеряли коммуникацию по сравнению с тем периодом, который был лет десять назад. Наташа Андрейченко из далёкой страны, в которой она сейчас находится (советская, американская и российская актриса. С 2012 года проживает преимущественно в Мексике – прим. ред.), даже как-то сказала: «Спасибо тебе, коронавирус!», имея в виду то, что он встряхнул нас. Как таблетка от похмелья.
Моя же мудрая сестра сказала: «А я совсем не ощущаю, что что-то изменилось. Как вставала в 7:30 утра и ложилась в 23:30 измотанная, так всё и осталось. Не выезжая никуда года два, мы без проблем продержимся. Запасы есть». Она предложила мне: «Ты же заработал своё право быть пенсионером, прорепетируй, подыши свежим воздухом». Общение с собаками, козами – это такой кайф, хочу сказать. В деревне моя тревога прошла, вернулось состояние умиротворения.
Размышляя о своём будущем, вижу два пути. Первый – вернуться в деревню и вести своё хозяйство, быть ближе к земле. Второй – уехать к дочери, её семье. Не в этой стране, но она счастлива. Какая разница, где быть, в Москве или Свердловске, России или на Северо-Востоке Франции у Ламанша – это не важно. Думаю, для человека Родина там, где ему хорошо, где есть близкие люди, которых он может обнять. Где все они в безопасности. Родина моего внука не в России, ведь там он с семьёй и счастлив.
Давайте подведём итог. Что Вы бы хотели сказать новому поколению, какие ориентиры дать? Три главных принципа.
Это самый сложный вопрос в моей жизни, мне такой ещё никогда не задавали. Попробую ответить.
Во-первых, не путать главного со второстепенным. Если поменять их местами, то заблудишься и потеряешь то, что дорого. Жизнь – это то, что происходит здесь и сейчас. Прошлым жить нельзя, но его нужно помнить как историю, чтобы не ошибиться завтра. Сложно просто радоваться новому дню, солнышку, возможности встать на ноги и пойти туда, куда хочется, но этому надо учиться. В моей жизни после автокатастрофы было такое, что я мог мыслить, но не мог толком двигаться. Беспомощность страшна. Поэтому надо радоваться тому, что живой. Двигаешься, думаешь, существуешь.
Во-вторых, сохранить в душе простоту и доброту. Это даёт море счастья и радости, чувство полёта. Великий Эсамбаев говорил часто: «Я такой добрый». Сначала думал, что он шутит, а потом понял, что это его жизненный принцип. Всё остальное придумано, смоделировано и форматировано.
В-третьих, в любых ситуациях сохранять то, что зовётся достоинством, благородством души. Всегда. До последнего. Это то, что навеяно моим народом.
Читать интервью с Владимиром Березиным «Доброе утро, страна!»
Беседовала: Ирина Аятова, главный редактор
 (1).png)
